Дождливый четверг

Сегодня мне пришло письмо из Твери от Геннадия Григорьева. Забегая вперёд скажу: получая подобные письма, понимаю, что сайт, который начинался когда-то с обычного дневника шофера дальнобойщика, превратился в нечто большее. «Блог Дальнобойщик» сегодня — это территория людей, для которых дорога не просто пустой звук или отрезок между пунктами «А» и «Б». Наш сайт объединил тех, для кого дорога давно стала частью их жизни.

Возвращаясь к письму: Геннадий много путешествовал с водителями грузовиков автостопом по Америке от побережья до побережья, всегда с гитарой и губной гармошкой. А теперь, решил выслать на наш суд несколько своих рассказов, навеянных дорожными историями, которые он записывал, скитаясь по Штатам.

Признаюсь, первое мое впечатление – «не может быть»! Трудно поверить в то, что автор рассказов является лишь сторонним наблюдателем. Геннадию настолько глубоко удалось проникнуться в жизнь своих героев – водителей дальнобойщиков, что я до сих пор нахожусь под впечатлением от прочитанного. Как удалось это сделать ему – журналисту по образованию, для меня остается секрет. Без преувеличения скажу, что нечто подобное я встречал лишь у классика Американской литературы Джона Стейнбека в знаменитом романе «Гроздья гнева».

Итак, устраиваемся удобней, первым к публикации стал небольшой рассказ «Дождливый четверг». Моя просьба ко всем кто прочитает эту работу, оставить в комментариях свои впечатления. Автору, как и мне нужна критика и ваши отзывы, спасибо.

Дождливый четверг

— Самым большим праздником для меня всегда было возвращение в Орегон, вы же знаете, — повторял он всякий раз, когда мы собирались в моей каюте на одной из небольших пристаней тяжеловозов у 84-го номера в южном Айдахо. У всех нас был чётко распланированный маршрутный график – у всех, кроме Энджела Киллмена. Потому-то мы особенно радовались, когда хотя бы раз в месяц к нашей колонне из трёх машин подкатывал огромный и белый, точно айсберг, «Мэк» с таким же белым трейлером. «Вы же знаете, ребята, — извинялся с улыбкой Киллмен за то, что не успел на покер в прошлую среду. – Я слишком спешил в Орегон».

В ту среду мы его не ждали. Опалённый Хвост пересёкся с ним неделей ранее около «Экспресса Перекати-поле» в Вайоминге, и Энджел Киллмен успел только передать по радио, что не приедет, потому что будет очень спешить на «их годовщину» – он и в самом деле уже спешил так, что связь пропала быстрее, чем наш приятель Опалённый Хвост успел нажать на кнопку для ответа. Но Энджел приехал, не смотря ни на что.
Нет ничего лучше летнего вечера среды в компании старых друзей! Завтра тебя ожидает рыбалка, следующим утром – дом, семья и пикник во дворе, а сегодня ты только предвкушаешь это, рубишься в покер и пьёшь пиво, зная, что можно будет как следует отоспаться. Мало кому повезло так, как нам. На основе этого, наверно, и сложился наш странный союз картёжников-рыболовов, живущих в однодневном броске на все четыре стороны от стоянки «Силвер Крик». Все мы познакомились именно здесь. И ещё кое-что объединяло нас, как ни странно. Все мы водили «Мэк» и проводили в дали от дома по десять дней.
Ничто не предвещало дождя. Над горами расплывались вечерние облака – точно капли молока, упавшие в кофе. Я как раз опрокинул последнюю чашку, чтобы не заснуть за предстоящей игрой после тяжёлого дня, как увидел на шоссе удивительно белоснежный «Мэк» Энджела, похожий на обтекаемый круизный лайнер с тонированными чёрным стёклами кабины и каюты, спасавшими от палящих лучей в жаркий день. Лайнер подплыл к нашему ряду и, качнувшись, притих возле моего тягача. «Эта машина не для покера и пьянок», — в очередной раз ухмыльнулся я про себя. У неё была самая просторная жилая каюта в нашей четвёрке – знаменитый «Миллениум», но собираться в ней мы не решались даже не смотря на приглашения хозяина. Энджел Киллмен был единственным в нашей компании, кто работал на себя, не курил и обожал свою машину всей душой.
Уже одно появление Энджела заставило меня усомниться в том, всё ли у него в порядке. Играл он ни шатко — ни валко, а оттого и у меня пропал весь азарт. Данни выиграл целых три партии подряд, Опалённый Хвост – одну, а мы остались в дураках, то есть без лотерейных билетов, на которые мы по традиции играли. Это была далеко не самая дорогая лотерея, но благодаря ей мы уже не единожды обзаводились новыми полиролями для обивки или какими-нибудь побрякушками-безделушками, которые вручались победителям здесь же, на стоянке.
— Так что произошло? – спросил я Киллмена, когда мы выбрались на улицу. Данни и Хвост отправились по машинам отсыпаться, а я решил выкурить последнюю сигарету. – Ты ведь говорил, что торопишься на годовщину, а сегодня приехал серый, как асфальт.
— Три года – разве годовщина, — вздохнул Энджел.
— Ну, это как посмотреть. В твоём случае, мне казалось, каждая неделя – круглая дата.
— По мне, так никому из нас не приходится жаловаться, а?
— Я и не жалуюсь. Наверное, будь я дома каждый день, это свело бы меня с ума. А так – я не жалуюсь. Мы ведь собираемся здесь не потому, что не хотим попасть домой на день раньше. В дороге даже на друзей времени не всегда хватает.
— Ты прав. Как я не думал об этом раньше.
— Пожалуй, сегодня ты выпил слишком много пива. Что за дела, Киллмен?
Он покачал плечами, рассмеялся, точно его уличили в чём-то недобром. Затем посмотрел на меня и сказал:
— Она хочет детей. Я – нет.
— Тогда всё верно.
— Что верно?
— Всё.
Я бросил окурок на землю и схватился за поручень кабины. Способность к задушевным разговорам никогда не была моим коньком. Утешать же Киллмена или жалеть его я не видел смысла.
— Нет, постой! – окликнул меня он. — Что верно?
— Всё. Разве это не нормально? Три года вы женаты. Сколько можно отмечать одну и ту же годовщину, два одних и тех же дня рожденья? А вообрази, как ей скучно, когда тебя нет. Тебе тридцать два, парень. Пора подумать о чём-нибудь ещё. О чём-нибудь, что останется после тебя.
— Почему теперь?
— А когда же, приятель?
— Наверное, я никогда больше не вернусь в Орегон, — сказал Киллмен и зашагал к себе, спать.
Но я ещё долго не мог заснуть и видел свет в занавешенном окне его огромной каюты через своё окно у верхней кушетки. Сквозь этот тусклый ночной свет мне мерещились мысли Энджела Киллмена – мысли о Мэгг, о её мягких, как молочный туман, волосах, об их домике на берегу лесной бухты в северном Орегоне. И странно – засыпая, я видел необычный мир, мир, укрытый оседающим туманом и свежестью хвойных исполинов, залитый солнечными радугами и сонмами океанских брызг, мир надежд и веры в то, что плохое проходит, а лучшее и доброе остаётся навсегда и продолжает жить. Я видел мир жадными глазами Энджела Киллмена, вращающего кожаный штурвал своего круизного лайнера в погожее орегонское утро на въезде в бухту, где у родного причала его встречает Мэгг, и её улыбка ещё ярче, чем утреннее солнце.
Ночью я проснулся от звука двигателя. Я знал – он торопится, он спешит не напрасно. Он будет ехать ночь напролёт, обгоняя первые всполохи зари, и холодный вихрь будет уносить прочь стаи последних мотыльков, слетевшихся над лужицами, оставленными ночным дождём. Он преодолеет скалистые рубежи прежде, чем рассвет вольётся в пробуждающиеся долины за его спиной, и пронесётся белым пламенем через высокогорные пустыни до самых Каскадных гор.
Следующим утром мы рыбачили у ручья без него. Никто из ребят не спросил, куда он подевался и почему вообще появился вчера. Энджел Киллмен больше никогда не приезжал на «Силвер Крик» в наши среды, а скоро меня самого перевели на другой маршрут, Колорадо – Мэн. С тех пор я ни разу не бывал в Орегоне. Но иной раз, завидев вдали на дороге белый «Мэк Миллениум», идущий на запад, я ненадолго закрываю глаза, и пытаюсь вспомнить тот прекрасный сон. И поверить в то, что где-то в одной из маленьких бухт на длинном диком берегу Орегона, сияет улыбка женщины, любимее которой нет на всём белом свете, и раздаётся звонкий детский смех.